ЗИМНЯЯ ЖИЗНЬ ПЕТЕРБУРГА. 1860


ЦИКЛ "ЛИСТАЯ СТАРЫЕ СТРАНИЦЫ"
****************************
Еженедельник "Gartenlaube".
Leipzig, 1883, Heft 15, S. 235-237
"Petersburger Winterleben“.
Автор August Stahlberg
*********************

Как чудесно преображается Петербург, когда в него приходит зима! Какую перемену во всем производят несколько градусов мороза и пара дюймов снега!

Еще вчера извозчик, ушедший в глубокую меланхолию из-за непогоды, правил своей неповоротливой коляской, утопавшей по рессоры в грязных лужах воды. А его дрожащий пассажир, укутанный по уши в глубокое пальто, тщательно прикрывал рот и нос, чтобы уберечь горло и не получить серьезную простуду, которая свирепствует здесь в межсезонье от вдыхания сырой, нездоровой атмосферы.

А сегодня легкие сани неслышно летят по белым пушистым проспектам, меланхоличная кляча словно оживает, попав в свою истинную стихию, и выказывает радость шумным фырканьем и ржанием. Кучер излучает само дружелюбие, сегодня он очистил от грязи свои сапоги и смазал их лучшим березовым дегтем, чтобы даже самый леденящий холод бежал от этого запаха, который превосходит по силе и убедительности все другие запахи на свете. Его квадратная сине-красная шапка, отороченная мехом, кокетливо сидит на одном ухе, а счастливое настроение выражается громким цоканьем языком и шумным подбадриванием своего коня. Да и пассажир сменил пальто, еще вчера защищавшее его от мелкого, надоедливого дождя, на теплые меха и энергичными вдохами пьет чистый, крепкий морозный воздух.

На лицах каждого можно прочитать удовольствие и радость. Все высыпают из своих жилищ на оживленные улицы, на широкие, расчищенные от снега тротуары Невского проспекта, этой главной променады петербургской Италии, которая с трудом вмещает толпы гуляющих даже в ранние утренние часы.

Свежий воздух нарисовал прекраснейшие розы на бледных, почти болезненных лицах дам. В их глазах можно прочитать удовольствие, которое они испытывают от возможности променять паркет своих гостиных на тротуар. Удовольствие, надо сказать, редкое. Я мог бы выразиться несколько поэтически и, может быть, заслужить благодарность той или иной красивой женщины, сказав, что они плывут в своих элегантных зимних пальто, отороченных дорогими мехами, — так изящна и грациозна их походка. Однако, к своему стыду, вынужден признаться, что предпочел бы отказаться от благодарности этих прекрасных незнакомок и, отдавая честь истине, прямо заявить, что петербургские дамы не порхают, едва касаясь своими ножками земли, но ходят осторожно, пошатываясь. И такая нарочитая поступь тем явственней, чем более знатной является та или иная дама.

Это не легкая пружинящая походка бойкой француженки, ее мягкие, гибкие изгибы тела, где каждый мускул кажется живым, каждый сустав упругим; не томная сладострастная раскованность испанской сеньоры; не гордая, размеренная походка холодной дочери Альбиона; не благородный, смелый шаг красивой польки.

Ничего от этого. И, конечно же, это не задумчивая, очаровательная походка немки, где каждое движение дышит чувством, каждый жест грациозен и изящен. Это просто напряженный процесс движения, без жизни, без очарования. С первого взгляда можно утверждать, что светская дама Петербурга не привыкла гулять по тротуарам шумных улиц или по оживленному променаду.

Ее променад — это паркет салонов, где все движения ограничиваются отрепетированными торжественными поклонами и артистически томными позициями танцев, а свежим воздухом она обычно наслаждается только тогда, когда лежит на мягких подушках в своей карете. Приехав домой, уставшая и скучающая, она бросается в мягкий угол дивана и там, чуждая всех домашних занятий, либо ищет высшей духовной пищи в каком-нибудь французском романе, либо предается мечтам о счастье, которое могло быть рядом, если бы только ей не хотелось всегда искать его в водовороте балов и вечеринок, в безумстве чувственных удовольствий и наслаждений.

К тому же ходить пешком не модно, и могут подумать, будто у дамы нет экипажа. В лучшем случае первый зимний день, подобный только что описанному, может заставить ее забыть об удобствах и хорошем тоне настолько, чтобы она отважилась выйти на прогулку. А какую пользу приносит такая partie de plaisir на свежем, чистом морозном воздухе для этих изнеженных оранжерейных созданий, можно увидеть по прекрасным, нежно-розовым краскам, выступающим на их бледных щеках, привыкших к комнатной атмосфере.

Впрочем, на пешие прогулки их выгоняет только очарование новизны. За несколько дней пресыщенная дама привыкает к первому дыханию зимы, ей уже кажется неприличным, что она так часто показывается на променаде, и вскоре мы видим ее лежащей на мягких подушках изящных саней, пролетающих мимо нас.

Лед этикета и строгих церемоний у этих созданий никогда не тает. Петербургская светская дама не может легко отбросить искусственное, вычурное, эти выработанные годами позы, нарочитую пресыщенность жизнью… – «О боже, какое неудобство, какая скука, какая досада! В этом сезоне общества в Петербурге нет совсем!»

*****

В прекрасные зимние дни Невский проспект представляет интереснейшее зрелище: по обеим сторонам его многолюдные тротуары, по которым прогуливаются праздные пешеходы, а посередине – бешеный галоп легких саней, запряженных горячими лошадьми.

Они проносятся мимо нас, как молния, и только мы хотим рассмотреть поближе одно из прекрасных женских лиц, как оно уже исчезает вдали. Оно промелькнуло мимо нас, как очаровательный призрак, оставив лишь воспоминание о прекрасной картине. Воспоминание, которое нам не хотелось бы забывать.

Лишь изредка видишь в этих бешеных скачках и всеобщей суматохе какую-нибудь немощную усталую древнюю лошаденку, с трудом тянущую за собой сани. Слышно, как возница этого четвероногого инвалида заглушает уличный шум своим пронзительным «Поберегись!», – но не потому, что боится наехать на кого-нибудь своей клячей, а потому, что опасается за собственную жизнь. Он просто боится, что лихие ездоки, проносящиеся мимо, наедут и опрокинут его повозку.

Попытка пересечь в такие дни проспект, особенно в два-три часа пополудни, — рискованная затея. Во всяком случае, только благодаря мастерству русского кучера можно добраться до другой стороны целым и невредимым.

Но не только улицы и площади приобретают другой облик. Нева, эта широкая, величественная река, уже не катит тяжело и степенно свои глубокие воды к морю. Несколько дней подряд, — как будто ее гордость восставала против грозящих ей оков, — она уносила в море дрейфующие из Ладожского озера льдины, не позволяя им задерживаться в своих широких водах. Но вот толчея становится все беспорядочней, обломки льда следуют один за другим, кое-где несколько крупных льдин уже плотно садится на берег, задерживая собой плывущих мимо товарок, чтобы окончательно сломить гордыню прекрасной реки и заточить ее в зимние оковы.

Еще несколько стылых морозных ночей – и Нева встала. Ее голубые струи скованы, и вскоре мы видим, как прочный ледяной покров превращается в оживленную площадь. Конечно же, в первую очередь, это пешеходы, презирая рукотворные мосты, ходят по Неве от одного берега к другому, чтобы сократить путь.

Еще немного времени, и замерзшая Нева станет еще оживленнее. На расчищенных от снега и окруженных бочками площадках появляются фигуристы, рисуя коньками на зеркально гладкой поверхности замысловатые круги. Вскоре на лед выезжают и повозки, и вот тогда начинается настоящая жизнь и суета.

Элегантные сани, запряженные лошадьми, подковы которых теперь усеяны шипами, мчатся во все стороны; на гладкой ледяной поверхности устраиваются скачки; петербургский денди, – а денди ныне повсюду, – превращается в спортсмена, и какой-нибудь пресыщенный сын Альбиона, который с великим самомнением любит рассуждать о своих породистых скакунах, справедливо удивился бы легкости ног русского рысака.

Петербуржцы, однако, не ограничиваются этими городскими развлечениями. Они стремятся за город, на природу, в зимние пейзажи. Как парижанин летом чувствует потребность отправиться в Пасси или Фонтенбло, чтобы вкусно поесть средь зелени пышных лужаек, берлинец пьет свой традиционный семейный кофе в Заатвинкеле или Тегеле, а добродушный дрезденец сидит за кружкой пива в Лошвице у Охотничьего домика, так и жители Северной Пальмиры устраивают пикники в «Стрельне», «Сербии» и других заведениях, обустроенных для отдыха самым элегантным образом.

Но надо заметить, что эти развлечения — не общенародные забавы. Нет, в них принимают участие только haute volée – птицы высокого полета. И все те, кто считает себя вправе принадлежать к таковым. И причина здесь проста: такие удовольствия всегда стоят недешево и связаны со значительными тратами.

В таких вылазках главная роль принадлежит национальной русской упряжке лошадей, так называемой «тройке». В известное время (обыкновенно около полудня) в одном месте собирается большая компания, и вскоре бесчисленные сани мчатся по дороге, ведущей к месту развлечения, находящемуся в двух-трех милях от города.

Ямщик стоя правит санями, громкими криками подстегивая своих лошадок. Каждая из них пытается оспорить лидерство у другой, и, как демоны ада, разгоряченные кони в облаках пара летят по снежной равнине, а за ними клубится снежная пыль, которую они высоко вздымают в воздух своими копытами.

Но вскоре веселая компания прибывает на место. Их встречает горячая закуска а-ля фуршет или даже элегантно накрытый обеденный стол, а если компания подбирается душевная, то строгий этикет уступает место доверительному сельскому уюту, и с такого пикника увозишь с собой самые теплые воспоминания.

Стаканчик-другой вина за ужином совершенно прогоняет всю церемонную неловкость, а в танцзале слышатся манящие звуки вальса и контрданса. Все танцуют, и танцуют изрядно, а потому разъезжаются домой не раньше трех-четырех утра. Да, можно справедливо сказать, что такая загородная прогулка – удовольствие очень приятное.


Если путешествие за город было поистине сумасшедшей гонкой на скорость, то что говорить о пути домой! Сани, как призраки, несутся по тракту, освещенному неверным светом луны, и далеко в безмолвной ночи раздаются возгласы разгоряченных ямщиков. Ведь пока их хозяева сидели за огненными винами и игристым шампанским, они не смаковали из чашечек кофе, а делали щедрые глотки из бутылки со шнапсом. И теперь в этой безумной гонке некоторые из них стали воображать, что в сани запряжена не иначе как дюжина лошадей, а ездоков не менее десятка.

Впрочем, для истинного немца эти загородные выезды на тройках отнюдь не представляют соблазна. Каждый из нас, кто захочет искать удовольствия в истинном, неформальном комфорте, всегда будет рад обществу своих близких, даже если оно соберется всего лишь за традиционным семейным кофейником мануфактуры Бунцлау или за бокалом белого вина с домашним печеньем, предпочитая скромный уют в тесном кругу призрачному вихрю удовольствий.

ПЕРЕВОД С НЕМ.ЯЗЫКА
ТАТЬЯНЫ КОЛИВАЙ
******************


Худ. К.Юон. "У Яра"
*********************


КОПИРОВАНИЕ ЗАПРЕЩЕНО

Комментариев нет:

Отправить комментарий