Данный текст представляет собой фрагмент
путевых записок немецкого писателя
Августа Грубе (1816-1884),
сделанных во время его путешествий
по России в 1850-1880 гг.
Перевод мой — Т.К.
***************************
Летом путешествие на русский север по суше сопряжено со многими неудобствами: докучливая жара, многие километры болот и тундры, тучи мух и комаров. Все это может основательно отравить жителю Западной Европы удовольствие от поездки. Зимой же, плотно укутавшись в русские меха, он легко несется в полукрытых санях, запряженных стремительной тройкой, по замерзшим болотам и озерам.
Впрочем, в настоящее время добраться до берегов Белого моря можно и по железной дороге. Путь сначала лежит на восток до Вологды, а затем на север до Архангельска /1/.
Если до 61° северной широты на почве все еще произрастают рожь и ячмень, то на протяжении следующих тридцати миль на север эти злаковые появляются лишь изредка. А дальше нас встречает тайга — первобытный лес, в котором произрастают ели, лиственницы, сосны и белоствольная береза. Тайга вся пронизана реками, утопает в озерах и болотах и, конечно же, сильно прорежена в результате человеческой деятельности. Чем ближе мы оказываемся к Северному полюсу, тем растительность становится все ниже и ниже, а затем и вовсе сливается с землей. Чахлые хвойные деревца сменяются скудными травянистыми участками, поросшими мхом-сфагнумом и великолепными ягодниками, и, наконец, все эта растительность уступает место тундре. Тундра подобна нашим европейским торфяным болотам, при проходе которых ноги вязнут в трясине. Вот только здесь, в тундре, наши ноги, благодаря вечной мерзлоте упираются в лед, не увязая окончательно в топи.
Повсеместное присутствие в почве болотной руды придает тундре красновато-коричневый, а ковру из ягельника беловатый оттенки. Кое-где заметны холмики, покрытые кустарниками арктической зоны: можжевельником, земляничником, а на южных границах тундры — низкорослым лесным малинником. Эти пригорки также являются единственным местом, где нога человека чувствует себя устойчиво и в безопасности.
На обширной тундрово-лесной территории обитают лисицы и волки, медведи, северные олени и многочисленные мелкие пушные зверьки: норки, белки, лесные куницы, песцы, горностаи и пр. Как только июльское солнце растопит мерзлую корку примерно до полуметра и более, появляются шлейфы докучливых мошек и комаров, которые, впрочем, исчезают, как только сентябрь накроет тундру густым туманом, а октябрь укутает снегом мерзлую ледяную землю. Снегопады здесь такие обильные, что облака снежных хлопьев полностью затемняют небо. Они становятся особенно опасными для обитателей этих глухих мест, когда поносуха /2/ сгребает массы снега в холмы, так что местность едва можно узнать.
Зимой дневное светило едва посещает эти богом забытые места, и только северное сияние разбрасывает свои кроваво-красные лучи по небу, да льется на землю чарующий свет луны, которая висит на усеянном звездами небосводе почти полмесяца, и это пробуждает в этом поясе земли весьма своеобразную жизнь.
В тундру мигрируют пушные звери: соболи и куницы, лисы разнообразной окраски, и среди них самая ценная порода — чернобурки, а также в изобилии зайцы-беляки. Наконец, во главе с вожаком длинными рядами перебегают изящные горностаи — эти крупные ласки с нежным белым мехом и пушистым роскошным хвостом. Они клюют на любой кусок мяса, даже на отравленную ртутью приманку, которую самоеды /3/, зыряне /4/ или русские поселенцы кладут в ловушки. Между прочим, охотники за пушниной стреляют в этих зверюшек не дробью или пулями, а тупыми болтами, чтобы не повредить мех, а там, где, охотясь на белок, целятся из ружья, то всегда с удивительной точностью попадают в мордочку.
Погожим декабрьским утром один из наших людей отправился в путь из Петербурга в Архангельск. Небо было ясным, и погода стояла безветренная. Путешественник был хорошо укутан в густую енотовую шубу. На голове у него была русская меховая шапка-ушанка, на ногах плотные валенки, на которые он надел калоши на меховой подкладке. На облучке полукрытых саней, застеленном медвежьей шкурой, восседал молодой кучер, который бойко управлял своими тремя маленькими выносливыми лошадками.
— Вперед, голуби, — уговаривал он их, отпуская вожжи и цокая языком. — Бегите с горы на гору, а барин даст нам чаевые. А не даст, так хотя бы домой вернемся пораньше.
Тройка стрелой летела по заснеженной равнине, и в шесть часов вечера путник остановился у шлагбаума небольшой крепости Шлиссельбург. Сменив упряжку, наш приятель отправился дальше, в Новую Ладогу, на южный берег гигантского озера, в котором обитают даже тюлени /5/. Вечером следующего дня третья тройка домчала его до городка Вытегра близ Онежского озера. Таким образом, он проехал вдоль важной системы Марианских каналов, которые соединяют Рыбинск на Волге с Петербургом и Каспийское море с Балтийским. Повернув на восток, он ехал по бескрайней снежной равнине. Сани неслись по холмистой местности, а с вершинок поднимались стаи каркающих ворон. В полдень наш путешественник проезжал сквозь девственный сосновый лес, солнце едва пробивалось сквозь тучи, искрясь в кристаллах снега, покрывавшем землю и деревья.
Внезапно глубокую тишину, царившую кругом, нарушил протяжный вой. Очнувшись от своих размышлений, путник высунул голову из саней и увидел бегущих за санями двух крупных волков.
— У меня есть парочка хороших револьверов, — сказал он своему молодому вознице, который крепче сжал поводья и погнал лошадей быстрее, — не стоит ли оставить в шкурах этих бестий небольшой сувенир на память? —
— Осторожно, — ответил проводник, хорошо знакомый с этими местами, — если мы убьем одного из волков, то вскоре вся волчья стая окажется за нашими спинами, и Бог знает, сколько их там будет.
— Они что, будут сопровождать нас всю дорогу?
— Возможно.
— А не опасно ли это?
— Нет. Волк — трусливый малый. Если он не очень голоден, то просто так нападать не будет. Если наши сани не опрокинутся или одна из лошадей не падет, нам не о чем беспокоиться.
Когда один из двух зверей подобрался слишком близко к саням, наш путешественник вытащил револьвер. Раздался выстрел. С жалобным воем волк рухнул на снег.
— Он ранен, — закричал возница, — смотрите, что сейчас будет! — Вокруг умирающего животного уже стояло около дюжины его соплеменников, готовя ему могилу в своих урчащих животах. Вскоре от подстреленного волка ничего не осталось.
Сани летели по дремучим лесам и снежным полям, сменявшим друг друга с утомительным однообразием. После станции Каргополь на Онеге путник повернул на север. Не успела тройка пересечь границы Архангельской губернии, как разразилась страшная метель. Плотность снежных хлопьев не позволяла оглядеться по сторонам; ураган ломал ветки деревьев, громоздил из падающего снега холмы, засыпая странников мелкой серебристой пылью. Хорошо знакомый с местностью ямщик быстро гнал своих лошадок, то огибая подвижный снежный холм, то взбираясь на другой, и в конце концов благополучно довез путешественника до ближайшей почтовой станции.
— Повезло, что буран не застиг нас на открытой местности в нескольких верстах отсюда, а то вряд ли сегодня мы доехали бы до станции.
— А если бы застиг?
— Ну, Бог милостив, — ответил ямщик, откашлявшись, — мы нашли бы какое-нибудь укрытие — быть может, пару упавших толстых деревьев — и дождались, когда буран уляжется. А если бы нас занесло снегом, то тогда надо было бы опрокинуть сани и поставить оглоблю вертикально, чтобы она торчала из снега. Я же поехал бы верхом до станции и привел подмогу. Но какой смысл беспокоиться о том, что слава Господу — и он истово перекрестился, — не случилось? Ваша водка хороша, господин, даром что красного цвета. Она согревает тело и душу; здесь у нас такой нет. С ней и непогода нипочем. —
Если до 61° северной широты на почве все еще произрастают рожь и ячмень, то на протяжении следующих тридцати миль на север эти злаковые появляются лишь изредка. А дальше нас встречает тайга — первобытный лес, в котором произрастают ели, лиственницы, сосны и белоствольная береза. Тайга вся пронизана реками, утопает в озерах и болотах и, конечно же, сильно прорежена в результате человеческой деятельности. Чем ближе мы оказываемся к Северному полюсу, тем растительность становится все ниже и ниже, а затем и вовсе сливается с землей. Чахлые хвойные деревца сменяются скудными травянистыми участками, поросшими мхом-сфагнумом и великолепными ягодниками, и, наконец, все эта растительность уступает место тундре. Тундра подобна нашим европейским торфяным болотам, при проходе которых ноги вязнут в трясине. Вот только здесь, в тундре, наши ноги, благодаря вечной мерзлоте упираются в лед, не увязая окончательно в топи.
Повсеместное присутствие в почве болотной руды придает тундре красновато-коричневый, а ковру из ягельника беловатый оттенки. Кое-где заметны холмики, покрытые кустарниками арктической зоны: можжевельником, земляничником, а на южных границах тундры — низкорослым лесным малинником. Эти пригорки также являются единственным местом, где нога человека чувствует себя устойчиво и в безопасности.
На обширной тундрово-лесной территории обитают лисицы и волки, медведи, северные олени и многочисленные мелкие пушные зверьки: норки, белки, лесные куницы, песцы, горностаи и пр. Как только июльское солнце растопит мерзлую корку примерно до полуметра и более, появляются шлейфы докучливых мошек и комаров, которые, впрочем, исчезают, как только сентябрь накроет тундру густым туманом, а октябрь укутает снегом мерзлую ледяную землю. Снегопады здесь такие обильные, что облака снежных хлопьев полностью затемняют небо. Они становятся особенно опасными для обитателей этих глухих мест, когда поносуха /2/ сгребает массы снега в холмы, так что местность едва можно узнать.
Зимой дневное светило едва посещает эти богом забытые места, и только северное сияние разбрасывает свои кроваво-красные лучи по небу, да льется на землю чарующий свет луны, которая висит на усеянном звездами небосводе почти полмесяца, и это пробуждает в этом поясе земли весьма своеобразную жизнь.
В тундру мигрируют пушные звери: соболи и куницы, лисы разнообразной окраски, и среди них самая ценная порода — чернобурки, а также в изобилии зайцы-беляки. Наконец, во главе с вожаком длинными рядами перебегают изящные горностаи — эти крупные ласки с нежным белым мехом и пушистым роскошным хвостом. Они клюют на любой кусок мяса, даже на отравленную ртутью приманку, которую самоеды /3/, зыряне /4/ или русские поселенцы кладут в ловушки. Между прочим, охотники за пушниной стреляют в этих зверюшек не дробью или пулями, а тупыми болтами, чтобы не повредить мех, а там, где, охотясь на белок, целятся из ружья, то всегда с удивительной точностью попадают в мордочку.
*** *** *** *** *** *** ***
Погожим декабрьским утром один из наших людей отправился в путь из Петербурга в Архангельск. Небо было ясным, и погода стояла безветренная. Путешественник был хорошо укутан в густую енотовую шубу. На голове у него была русская меховая шапка-ушанка, на ногах плотные валенки, на которые он надел калоши на меховой подкладке. На облучке полукрытых саней, застеленном медвежьей шкурой, восседал молодой кучер, который бойко управлял своими тремя маленькими выносливыми лошадками.
— Вперед, голуби, — уговаривал он их, отпуская вожжи и цокая языком. — Бегите с горы на гору, а барин даст нам чаевые. А не даст, так хотя бы домой вернемся пораньше.
Тройка стрелой летела по заснеженной равнине, и в шесть часов вечера путник остановился у шлагбаума небольшой крепости Шлиссельбург. Сменив упряжку, наш приятель отправился дальше, в Новую Ладогу, на южный берег гигантского озера, в котором обитают даже тюлени /5/. Вечером следующего дня третья тройка домчала его до городка Вытегра близ Онежского озера. Таким образом, он проехал вдоль важной системы Марианских каналов, которые соединяют Рыбинск на Волге с Петербургом и Каспийское море с Балтийским. Повернув на восток, он ехал по бескрайней снежной равнине. Сани неслись по холмистой местности, а с вершинок поднимались стаи каркающих ворон. В полдень наш путешественник проезжал сквозь девственный сосновый лес, солнце едва пробивалось сквозь тучи, искрясь в кристаллах снега, покрывавшем землю и деревья.
Внезапно глубокую тишину, царившую кругом, нарушил протяжный вой. Очнувшись от своих размышлений, путник высунул голову из саней и увидел бегущих за санями двух крупных волков.
— У меня есть парочка хороших револьверов, — сказал он своему молодому вознице, который крепче сжал поводья и погнал лошадей быстрее, — не стоит ли оставить в шкурах этих бестий небольшой сувенир на память? —
— Осторожно, — ответил проводник, хорошо знакомый с этими местами, — если мы убьем одного из волков, то вскоре вся волчья стая окажется за нашими спинами, и Бог знает, сколько их там будет.
— Они что, будут сопровождать нас всю дорогу?
— Возможно.
— А не опасно ли это?
— Нет. Волк — трусливый малый. Если он не очень голоден, то просто так нападать не будет. Если наши сани не опрокинутся или одна из лошадей не падет, нам не о чем беспокоиться.
Когда один из двух зверей подобрался слишком близко к саням, наш путешественник вытащил револьвер. Раздался выстрел. С жалобным воем волк рухнул на снег.
— Он ранен, — закричал возница, — смотрите, что сейчас будет! — Вокруг умирающего животного уже стояло около дюжины его соплеменников, готовя ему могилу в своих урчащих животах. Вскоре от подстреленного волка ничего не осталось.
*** *** ***
Сани летели по дремучим лесам и снежным полям, сменявшим друг друга с утомительным однообразием. После станции Каргополь на Онеге путник повернул на север. Не успела тройка пересечь границы Архангельской губернии, как разразилась страшная метель. Плотность снежных хлопьев не позволяла оглядеться по сторонам; ураган ломал ветки деревьев, громоздил из падающего снега холмы, засыпая странников мелкой серебристой пылью. Хорошо знакомый с местностью ямщик быстро гнал своих лошадок, то огибая подвижный снежный холм, то взбираясь на другой, и в конце концов благополучно довез путешественника до ближайшей почтовой станции.
— Повезло, что буран не застиг нас на открытой местности в нескольких верстах отсюда, а то вряд ли сегодня мы доехали бы до станции.
— А если бы застиг?
— Ну, Бог милостив, — ответил ямщик, откашлявшись, — мы нашли бы какое-нибудь укрытие — быть может, пару упавших толстых деревьев — и дождались, когда буран уляжется. А если бы нас занесло снегом, то тогда надо было бы опрокинуть сани и поставить оглоблю вертикально, чтобы она торчала из снега. Я же поехал бы верхом до станции и привел подмогу. Но какой смысл беспокоиться о том, что слава Господу — и он истово перекрестился, — не случилось? Ваша водка хороша, господин, даром что красного цвета. Она согревает тело и душу; здесь у нас такой нет. С ней и непогода нипочем. —
 |
| Северная Двина зимой |
Чем дальше на север продвигался путник, тем безрадостней и безлюдней становились эти глухие места, состоящие сплошь из густых темных сосновых лесов. Наконец ночью он остановился на станции Сийской на Северной Двине, затем в старинном нормандском торговом городе Хольмгарде-Холмогоры /6/, расположенном на речном острове, и, наконец, вдали перед ним появился Архангельск — конечная цель его путешествия…
*** *** ***
 | |
|
 | |
|
 | |
|
 |
| Погрузка смолы |
В 1553 году в устье Северной Двины прибыл первый английский корабль, единственный уцелевший от большой северной экспедиции англичан. Как только путь через арктические льды был проложен, число английских кораблей, появлявшихся здесь, стало увеличиваться с каждым годом. Они приплывали сюда, чтобы обменивать европейские товары на ценную северную пушнину. Еще в 1584 году близ старинного архангельского монастыря находился обширный английский купеческий двор. Но когда Петр Великий «прорубил окно в Западную Европу» и сделал свое детище Петербург зоной, свободной от таможенных пошлин, северный торговый центр Архангельск пришел в упадок. И только в царствование императрицы Екатерины Великой восстановил он свое прежнее значение.
Своим статусом Архангельск обязан Северной Двине и Северному Ледовитому океану, в которых водится огромное количество сельди, лосося, трески, палтуса, а также моржей, тюленей и китов, как, впрочем, и охотничьим богатствам тундры с ее запасами ценной пушнины и древесины.
 |
| Архангельск. Бульвар Набережной. Дореволюционная открытка |
Тому, кто вздумает прогуляться по набережной Северной Двины, стоит понаблюдать за торговой деятельностью в порту Соломбала /7/. Там непрерывно загружаются и разгружаются торговые суда с высокими мачтами и развевающимися на ветру флагами и вымпелами, между ними шныряют небольшие гребные и парусные лодки, тянут тяжело нагруженные баржи буксиры; крепкие китобойные суда, отдыхая на приколе, готовятся к битве с северными льдами. Почти на две версты вдоль набережной тянутся купеческие дома, универсальные магазины, фабрики и всевозможные склады. Среди прилавков большого рынка бродят матросы в своих красно-синих шерстяных рубашках, чтобы купить что-нибудь из одежды, а также табак, селедку, рыбные или мясные паштеты, и непременно местный деликатес — имбирные пряники /8/. На острове Соломбала расположено здание Адмиралтейства, в котором обустроен пансион для старых моряков-ветеранов, где они спокойно доживают свой век. А те морские волки, что на здоровье пока еще не жалуются, живут в собственных домах, в которых их жены держат мелочные лавки, сдавая часть помещений ремесленникам в наем.
В период с мая по сентябрь в Архангельск стекаются толпы паломников, желающих отправиться в Соловецкий монастырь, расположенный на острове в Белом море. Для этого используется пароход, принадлежащий монахам, который за умеренную плату доставляет верующих в это святилище, замечательное богатством своих риз, дароносиц, богато украшенных святых образов, а также великолепной монастырской кухней и паломнической гостиницей. Монашеская обитель-крепость на Соловках — один из самых значительных монастырей царской империи.
Перевод с нем.
Татьяны Коливай
*******************
 |
| Вид на Соловецкое подворье в Архангельске с высоты кафедрального собора. 1919 год |
***************************
Данный текст представляет собой фрагмент
путевых записок немецкого писателя
Августа Грубе (1816-1884),
сделанных во время его путешествий
по России в 1850-1880 гг.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Записки Августа Грубе, относящиеся к 1850-1880-м годам XIX века, дополнены редакторскими вставками более позднего времени. Так, движение по железной дороге Вологда – Архангельск было открыто в конце 1897 года. Петербурго-Вологодская железная дорога на северо-западе России, соединяющая Петербург и Вологду была построена в 1902—1905 годах. Протяжённость около 600 км.
2. Поносуха (арх.) — метель без падающего сверху снега. Она разносит понизу уже выпавший снег. Поземка.
3. Самоеды, самодийцы — группа коренных сибирских народов, говорящих на языках самодийской группы, образующих вместе с языками финно-угорской группы уральскую языковую семью. Большинство самодийских народов (ненцы, энцы, нганасаны, селькупы) проживает в Ненецком автономном округе, Архангельской области, Ямало-Ненецком автономном округе, Тюменской области и в Таймырском Долгано-Ненецком районе Красноярского края.
4. Зыряне (устар.) – народ Коми.
5. По всей видимости, имеется в виду ладожская кольчатая нерпа, которая обитает лишь в Ладожском озере и является подвидом балтийской кольчатой нерпы. Это единственный вид тюленей, который живёт в пресной воде. Балтийская кольчатая нерпа проникла в бассейн Ладожского озера около 11 тыс. лет назад, по завершении ледникового периода.
6. Вообще-то существует версия, что Хольмгардом (Holmgarðr) /«городом на острове» или «на холме»/ норманны называли столичный древнерусский город, традиционно отождествляемый с Великим Новгородом.
7. Соломбала
— исторический район Архангельска. Располагается на Соломбальских островах
(чаще — остров Соломбала) в дельте Северной Двины.
8. В России первые пряники с имбирем и кардамоном испекли именно в Архангельске еще в XII–XIII веках. Имбирное печенье назвали в России «пряником» из-за его пряного вкуса.
 |
| Архангельск. Немецкая слобода с каланчи пожарной части |
КОПИРОВАНИЕ ТЕКСТА ВОЗМОЖНО ТОЛЬКО СО ССЫЛКОЙ НА ДАННУЮ СТРАНИЦУ
Комментариев нет:
Отправить комментарий